Мы продолжаем болтать о мистике, договариваемся, что нечто неведомое все же существует.
– Все, что я говорил раньше, – неправда! – мы стоим у выхода из его любимого ресторана – небольшого портового кабака, где я безалаберно пила водку, а он – интеллигентно – красное вино, и вдыхаем пряный морской воздух.
– А что правда? – спрашиваю я.
– Правда? – он резко, всем телом закидывает голову назад, отчего его с рыжеватым отливом грива легко рассыпается по плечам.
Леонтьев легко двигается по комнате, спохватывается, что у него нет сигарет, отыскивает их на туалетном столике, устраивается в кресле напротив и смотрит на меня все с той же легкой иронией: дескать, ну, давай сюда свои домашние заготовки.
– Один из законов Мэрфи гласит, что все самое прекрасное в жизни либо незаконно, либо аморально, либо приводит к ожирению.
– Ха! Я первый раз слышу…
– Последнее вам не грозит. Так ваше самое прекрасное в жизни – незаконно или аморально?
Как не нравится ему этот вопрос, я чувствую по нависшей паузе каждым своим нервом.
– …не бывает журналистов, – с улыбкой заканчиваю я.
Они смотрят на меня так, будто я не просто вошла в тапочках в мечеть, но и тщательно вытерла подошвы прямо у минарета.
– Здесь никогда не бывает даже малознакомых людей, – говорят мне, в голосе явственно звучит не обиженная – оскорбленная ревность.
Когда? «Ну, как встанем…» Эта тема мне знакома, знаю точно – будет спать до обеда.
Поэтому с утра меня уносит за сто километров – полюбоваться на Мертвое море. И вот теперь, поминутно бросая взгляд то на зашкаливающий спидометр, то на часы, я обреченно соображаю: уместно ли явиться к звезде такого масштаба в недосохшем купальнике, с просоленными насквозь волосами и ненамазанной физиономией?
Или все-таки неуместно? Женское берет верх, и я опаздываю, опаздываю, опаздываю…
– О, явилась! Здрасьте! – иронизирует Леонтьев, когда я наконец появляюсь в дверях. – А я уже думал – все, террористы украли.
– Не дождетесь, – но отбиться не получается.
У него карт-бланш, и он от души оттягивается.
– Думал, придется теперь искать, договариваться, выкуп платить.
Чтобы вечно быть здоровым, молодым, вечно быть востребованным. За что же еще?
Но попробовать, попробовать, не сразу. – Он опять замолкает. – Если бы он пошел на это…
– Вы хоть счастливы? – тихо спрашиваю я.
Его лицо мгновенно преображается: становится строгим, как будто с него разом смахнули все эмоции.
– Нет.
Четыре часа назад он сделал большой гешефт торговцам цветами – окрестные магазинчики были выпотрошены до последней ромашки, а вперемежку с бутонами к его ногам сыпались разбитые женские сердца.
13.02.2013
– А сейчас? – Сейчас? Редко-редко когда в поезде сбежит от своей охраны – «Дайте хоть водки выпью!» – Что его так изменило? – Время. Расслоение это, которое в обществе произошло. Ну а потом, устает он, конечно, нагрузка-то непосильная! И не отдыхает совсем. Я постепенно осознаю – за романтичным образом, […]
На следующий день меня просят несколько минут потерпеть – «сейчас Валерий Яковлевич догримируется…» «Знаю, знаю, табу», – машу я рукой и пристраиваюсь ждать.Пока интересующий меня объект по утрам отсыпается, мы вместе с его музыкантами и танцорами загораем на пляже, осматриваем древние развалины, просто болтаем.
Он молчит. – Ну хоть за что-нибудь! – страстно говорю я. – Я боюсь, – наконец отзывается он. Неизменно закрытый для журналистов, тут он общается – нет, не с удовольствием (этого, как утверждают близкие ему люди, вообще никогда не бывает), но, во всяком случае, охотно. – Итак, вернемся к объекту […]
– А вы моральны? – Да, – мягко говорит он. – Ну, не стану говорить, что я достиг необыкновенных высот нравственности.– Что, совсем? – не верю я. – Да, удивительное дело: какие-то обрывки из отрывков. Здесь кусок вытащил, там кусок, ничего не стыкуется, как разбитая тарелка… Наверное, это из-за того, […]
Мы оба смеемся. – Так вы все-таки готовы продать душу дьяволу? – Ждешь, что я сейчас скажу: «Ах! Нет! Как можно!» – и он вновь смотрит на меня с бесконечной, совершенно нескрываемой иронией. – А вот не скажу! Что готов продать – тоже не скажу. Еще не готов. Но я […]